— Действительно. Как все просто. Как ты думаешь, если я сейчас прямо спущусь к ней и спрошу у нее, чтобы все узнать и потом уже спокойно спать?
— А ваша консьержка не спит ночью?
— Не должна.
— Она что, одна работает, раз ты говоришь о ней так, как если бы не было других?
— Представь себе — да! Она практически живет в своей кабинке. У нее там, за спиной, есть кладовка, где она оборудовала себе спальное место и где спит глубокой ночью, вот как сейчас. В случае если кто из жильцов припозднится, на двери есть специальный звонок, который будит ее. Дело в том, что Марина набрала себе кредитов, и ей очень нужны деньги. Она обратилась с просьбой к нашему председателю кооператива, чтобы тот уговорил жильцов пойти ей навстречу и дать ей возможность работать круглосуточно, то есть одной вместе троих или двоих. Женщина она хорошая, непьющая, приветливая, жильцы ее уважают. Словом, все согласились, но с условием, что она ночью будет просыпаться по звонку, чтобы впускать жильцов. Ну а поскольку в нашем доме живут добропорядочные люди, да и молодежи мало, то есть редко кто возвращается домой поздно, все согласились.
— Хочешь сказать, что ты, находясь в сомнамбулическом состоянии, так скажем, сбросила труп мужа вниз, уверенная в том, что твоя Марина не проснется? Она всегда ночью спит в кладовке?
— Нет, иногда она засыпает прямо за конторкой, с вязаньем в руках… Кстати говоря, вязание — тоже ее бизнес. Она смотрит телевизор, вяжет, в кладовке варит себе еду, словом, живет.
— Думаешь, удобно будет спуститься сейчас вниз и расспросить ее?
— Конечно. Тем более что она очень уважала Голта, всегда гордилась тем, что он живет в подъезде, где она работает. Мы же представим наш визит и вопросы как часть расследования. Попросим ее помочь нам.
Марины в конторке не было. На столике в свете лампы лежало ее вязанье, на которое я обратила внимание, когда мы были здесь не так давно с Юрой. Значит, Марина спала у себя в кладовке. Я прошла туда через застекленную конторку, постучала в дверь. Усмехнулась своим мыслям, представив себе, что смотрю кино с подобным сюжетом. Вот там бы за дверью непременно лежал труп консьержки. Но то фильм, а это — реальность.
Марина сладко похрапывала в своей узкой кроватке, укрытая одеяльцем в ромашках. Кладовка была чистенькая, уютная и освещалась льющимся снаружи светом мощного уличного фонаря.
Я подошла и тронула Марину за руку. Она не сразу проснулась. Я же чувствовала себя почему-то виноватой.
— Что? Что случилось? — Она резко поднялась, ее припухшее лицо оказалось совсем молодым без косметики. А ведь ей было, кажется, под сорок.
— Нет-нет, все в порядке.
— Я сейчас. Выйти хотите?
— Нет, у нас к тебе, Марина, вопрос.
Вадим стоял за дверью, я знала, и слышал все, что происходило в кладовке.
— Да, слушаю. Да вы садитесь! — Она показала на стоящий в изголовье стул, на котором была аккуратно сложена ее одежда.
— Марина, ты знаешь, какая трагедия случилась в нашей семье.
— Да, знаю. Я очень любила Сергея Яковлевича, какой был талантище!
— Понимаешь, идет следствие, но пока что никаких результатов. Я сама тоже пытаюсь что-то вспомнить, с кем-то поговорить, чтобы выяснить, что происходило с мужем в последние дни его жизни. И вот сегодня не могла уснуть, все думала, думала… Скажи мне, пожалуйста, ты не видела его, скажем, ночью четырнадцатого июня выходящим из дома?
— Четырнадцатого? — Она бросила на меня удивленный взгляд. — Это тогда, когда он пропал?
— Да.
— В котором часу?
— Приблизительно между десятью часами ночи и полночью.
— Вы серьезно? — На лице ее появилась кривая улыбка, словно ее парализовало.
— Да, а что?
— Но именно в это время меня здесь не было. И вы, Наталия Андреевна, это прекрасно знаете! — Она перешла на шепот. — Или вы все забыли?
— Что именно?
Она, немного покряхтывая и держась за спину, поднялась, оказавшись в смешной детской пижаме в розовых слониках, включила свет, машинально задернув шторы на единственном узком окне, открыла ящик прикроватной тумбочки, достала кошелек.
— Вот, ваши десять тысяч рублей! — Она смотрела на меня теперь уже испуганно, как смотрят, вероятно, на людей, которые сходят с ума прямо на твоих глазах. Медленно, но верно.
— Какие еще десять тысяч? О чем ты?
— Вы же сами позвонили мне примерно около одиннадцати ночи, как раз четырнадцатого числа, и сказали, что у вас для меня есть работенка.
— Что, вот прямо так и сказала?
— Да!
— И что за работенка?
— Вы сказали, что к вам приехала какая-то родственница, из провинции, и что вы приготовили ей чемодан с вещами и продуктами, что поезд ее приходит на Павелецкий ночью и что было бы удобно, чтобы она прямо там в камере хранения и забрала этот чемодан. Там же, сказали вы, и ключи от квартиры, где она поживет какое-то время.
Я обернулась на дверь, за которой поджидал меня Вадим. Конечно, он все слышал. Интересно, поверил, что это правда, или нет? А может, он уже сбежал — от меня, сумасшедшей убийцы?
— В какой камере?
— В автоматической. Сказали, чтобы я положила в камеру номер «3234», назвали код, у меня даже записка сохранилась на всякий случай, и что заплатите мне за работу пять тысяч.
— За одну поездку на вокзал? — удивилась я. При всей своей состоятельности я никогда не была транжирой.
— Ну да. Я подумала, вы уж извините, что для вас это как бы не деньги, а для меня — целое состояние. И согласилась!